Патриархально строг, в своих чертах
Суров - почти сошедший с древней фрески,
Прозрений исторических размах
Дарил в словах и сумрачных, и резких.

"Бог! Бог идёт!" - кричал детей мирок
В порыве вдохновения едином,
А он, поэт, философ, но не бог,
Был преданным Софии паладином.

Он как пророк в гостиные входил.
Его словам эстеты были рады.
И серный дым Антихриста кадил
Вблизи него из половиц веранды.

Мистических витал видений рой,
А сердце вечно жгла одна идея,
Он как предтеча Истины второй
Воспринимал пустынные виденья.

И женственности вечной идеал
В таинственном своём иконостасе
Близ Троицы наивно прозревал
Едва ли не четвёртой ипостасью.

С Душою Мира сливший русский дух,
Его метанья и его томленье,
Вселенской Церкви ответвлений двух
В себе самом он примирял моленья.

Но роль отца себе не примерял:
Попав душою в целибата сети,
Боготворил обманный идеал
Безбрачия - основою бессмертья.

Искавший свет в потёмках мутной тьмы,
Он видел ясно окончанье света.
"Да, скифы - мы, да, азиаты - мы!" -
Вослед за ним уже звучало где-то.

На будущность взиравший сверху вниз,
В предвиденьи и горьком, и жестоком,
Европе он предрёк панмонголизм,
Воспетый позже Александром Блоком.

А в философский сад насеял он
Слова, что стали порослью обильной:
И мрачный мистицизм конца времён,
И заблужденье ереси софийной .